Путь, исполненный отваги - Страница 91

Половина сидящих за столом бояр втянула голову в плечи. В то время понимали толк в кулачных боях, многие были любителями этого дела, поэтому все на мгновение представили себя на царском месте. Очевидно, это было впервые — никто из них не хотел оказаться на этом месте. Ростислав Алексеевич помахал в воздухе разжатыми пальцами. Уж зело от души влепил по человечишке! Вернулся на свое место Премьер-министра и громко сказал Софье:

— Прошу прощения, Государыня. Давно это хотел сделать. Число зубов, выбитых вашим братцев изо ртов слуг своих, не поддается исчислению. Я и возжелал, чтобы он на своей шкуре ощутил это — каково самому получать.

Софья Алексеевна подняла на него свои пресветлые глаза, полные обожания.

— О нет, мой храбрый рыцарь! Не нужно просить прощения за столь удачную шутку. Вставай, Петруша! Дело будем говорить.

— Один момент, Софья Алексеевна! — попросил Премьер. — Пусть куда-нибудь уберут этого вора и педрилу.

Он пальцем указал на едва не наложившего в штаны Данилыча. Двое Ревенантов из четырех, охраняющих непосредственно Грановитую палату, подхватили бедолагу под руки и выволокли прочь. Петр уже оправился от нокаута и теперь стоял, хмуро потирая начинающую синеть челюсть. Сестра поманила его, и он подошел. Встал, как напроказничавший мальчишка перед троном, хмуро спросил:

— Ну, чего теперь?

Сесть ему не предложили. Ростислав пробормотал сквозь зубы: «Звиняй, Петр Ляксеич, мястов нетути», но его услышали лишь ближайшие бояре, царица, да полковник Волков, усмехнувшийся на эту сакраментальную фразу.

— Ну, рассказывай, братец, — предложила Софья, — а мы послушаем.

— Чего рассказывать? — насупился Петр. Он стоял, переминаясь с ноги на ногу. Долговязый, мрачный, насупившийся. Гадающий о том, что дальше. Думающий, что двадцать шесть — это еще не возраст. Стервенеющий при мысли, что дело жизни загублено. Задыхающийся от страха при мыслях о своей дальнейшей судьбе. Насчет Соньки он иллюзий не пытал — загубит как пить дать.

Но как она смогла выбраться из монастыря? Хотел же перед отъездом увеличить там охрану, поставить надежных людей. Даже дядюшка, Иуда, сидит как ни в чем не бывало... в глаза не смотрит, сволочь! Дать бы в рыло дорогое, чтобы душенька порадовалась, да уж не достать. Верзила энтот смотрит совсем плохо, ай-яй, что же будет?

Софья Алексеевна чуть прищурила глаза и медово-неприятным голосом пропела:

— Все рассказывай! Как там у иноземцев? Чему научился полезному? Как честь и достоинство Московского царя берег! Как позорил нас в Голландии, Англии, Австрии! Доездился, сукин сын! Вся Европа над нами потешается! Каковски царь, такова и держава! Пьянчуга! Сарынь! Дурак!!!

Раскрасневшаяся Государыня была великолепна. Уняв гнев, клокотавший в ее высокой груди, она повернулась к Волкову:

— Андрей Константинович, ума не приложу, что делать с этим идиотом, может, вы что подсоветуете? Кажется, удавила бы собственными руками. Бросить страну на два года, аки Ричард Львиное Сердце — и вперед, галопом по Европам! Так у Ричарда той Англии было миллион человек (да и то, когда...), а здесь...

Полковник осмотрел строгим военным взглядом бывшего царя, а затем осторожно предложил:

— Государыня, помнится мне, что Петр Лексеич страх как жаждал уехать в Голландию, дабы строить там корабли. Пущай едет. И пройдоху Меньшикова с собой забирает. Да и Лефорта тоже. Если Зотов Аникита вам не нужен, пусть тоже едет. Таково мое скромное мнение.

— Полковник! Граф! Побойтесь бога! Над нами в Европе смеются. А так — хохотать зачнут.

Андрей Константинович развел руками:

— Ну, если вам смех Европы важнее спокойствия России...

— Не надо! Пусть едет! И дружков-пьяниц своих забирает с собой. Но учти, Петруша, — денег не получишь ни копейки! Что заработаешь на верфи — все твое. Хошь в аустерии спускай, а хошь — в кирку неси. Бояре! Кто чего сказать хочет?

Никто из бояр не шевельнулся. Более задницей, чем умом понимали, что нельзя Петра оставлять в России. Или в изгнание, или на небеса. Но сколь ни жестока была Софья, на убийство родного брата она не пойдет. Значит — изгнание. Да будет так!

Два дюжих молодца из команды Эрнесто Че Гевары встали по бокам Петра, дабы совершить ритуальное «Banish from Sanctuary». Он опустил голову и пробасил:

— Сонь, а может... мож... я город на севере построю? Для России?

— Построишь, — кротко ответила сестра, — только потом мне придется твой город штурмом брать. Двое суток тебе на сборы, и чтоб в конце седмицы и духу твоего на Руси не было. Ты ж корабли строить хотел! На кой тебе город?

Долговязый, нескладный, он постоял еще немного, но затем подчинился. Сопровождаемый Ревенантами покинул палату, чтобы исчезнуть навсегда из Москвы, России и истории русского государства.

Смазанные деревянным маслом тяжелые створки закрылись, и палату обуяла тишина. Затем распахнулась дверца висевших за троном на стене часов, высунулась кукушка и богатырским ревом объявила, что у мира час до полуночи.

— Что ж, бояре, — прикрыв ладонью рот, зевнула Софья, — время нынче позднее, пора нам на боковую.

Тихо опустела зала. Только остался сидеть в своем кресле полковник, да премьер-министр постукивал кончиками пальцев по дубовой столешнице. Софья недовольно посмотрела на них:

— В чем дело, господа? Опять какие-то проблемы? До завтра никак не подождем?

— Некуда больше ждать, Софья Алексеевна, — внимательно уставился ей в глаза Андрей Константинович, — надо курс выбирать.

— Какой еще курс? — удивилась царица. — Вы меня начинаете пугать. Объяснитесь же!